Когда то давно читал на голышевской НаЗлобе. Впечатлило... Поржал. Самое смешное, что не утратило своей актуальности и теперь 
Памяти хорошего ресурса со свободой комментирования посвящается... 
В поисках утраченной выхухоли
Дед бесцельно и в тоске мотался по кривым и грязным улочкам Мазари-Шарифа. Еще два дня назад его обещали перекинуть в Кабул, а оттуда в Пакистан, но в назначенный срок проводник не появился. Контакт, которому дед в панике стал тут же названивать, сухо посоветовал сохранять спокойствие и ждать. И попросил обращаться только в экстренных случаях. После разговора дед впал в полное отчаяние. Обратиться за помощью было больше не к кому.
Выглядел дед крайне плохо, но это его и спасало. Неряшливая седая поросль на лице, спутанные волосы, покрытые уличной пылью, безумный затравленный взгляд, беспорядок в одежде делали его неотличимым от большого количества европейских и американских бродяг всех возрастов и оттенков, которые хлынули в Афганистан в погоне за дешевыми опиумом, гашишом и марихуаной.
Иногда, правда, он ловил на себе удивленные взгляды солдат союзнического контингента, главным образом американцев, которых явно сбивала с толку его славянская внешность.
Деду, впрочем, уже было все равно. Он устал скрываться от своих преследователей, которые неустанно, год за годом вели его по городам и весям и каждый раз рано или поздно находили, каким бы надежным не было укрытие. Он уже почти хотел, чтобы его, наконец, поймали.
Спасаясь от зноя, дед зашел под навес уличной чайханы, забрался на деревянный диван, накрытый зеленой тряпкой, и с трудом скрестил ноги.
Уныло прихлебывая принесенный юрким худым официантом чай, он в который раз подумал, что пришел, похоже, срок свести счеты с жизнью, бремя которой стало совсем невыносимым. Сидевшие на соседних диванах афганцы с удивлением смотрели на приборматывающего старика, который странно двигал нижней челюстью, будто выедая из желтоватого уса надоедливых насекомых.
Он стал рассматривать людей, которые время от времени подходили к небольшому дому на противоположном конце улицы и после коротких переговоров скрывались за грязной дверкой. В царившей вокруг сутолоке их выделяла неспешность и размеренность почти невесомых жестов, которыми они объяснялись с человеком за дверью. Дед заинтересовался. "Вас ист дас?" – почему-то на немецком спросил он худенького официанта. Тот, уловив смысл вопроса, ответил на коверканном русском: "Гашишь, опиумь, курит".
Деда провели в небольшую комнату, где на полу, устланном толстыми узбекскими коврами, уже сидело несколько человек. Разглядеть что-либо в красноватом полумраке и клубах дыма было сложно. Дед заказал кальян с гашишем и нервно затянулся несколько раз. Втянув очередную порцию терпкого дыма, он вдруг провалился в прошлое. С высокой трибуны перед благородным собранием он громогласно и мерно, отделяя слоги, зачитывал молитву во славу Великой Выхухоли – покровительнице всех ди-джеев...
Дед случайно задел кальян ногой, тот звякнул и завалился. Кто-то сидевший рядом поднял его и тихо произнес: "Михалыч, эй, Миронов, тебя-то как сюда занесло?"
Услышав собственное имя, дед стремительно вывалился из прошлого. Он всмотрелся в соседа, одетого в европейское платье, который неспешно посасывал трубку своего кальяна, и не поверил собственным глазам.
"Володя, Владим Владимыч, господин Президент, – путаясь, сдавленным шепотом забормотал он, – как же это, о, Боже!"
Он увидел вдруг, как в черном небе с оглушающим хлопком открылся огромный круг, и оттуда прямо в его сердце хлынул сноп обжигающего света. Горючие слезы полились из воспаленных глаз Михалыча.
"Успокойся, – негромко приказал сосед и спросил, – что делаешь в Мазари-Шарифе?"
"Должен был поехать в Исламабад, – от сдерживаемого рыдания голос деда соскользнул в фальцет, – а проводник пропал, гнида".
Путин не сильно изменился. Разве что глаза, сползшие к самой переносице, стали совсем прозрачными, как кусочки слюды, вклеенные в черные рамки. Да и обгоревшая под афганским солнцем кожа на лице усохла, плотно обтянув скошенный череп.
"Я постараюсь помочь, – сухо пробормотал Владимир Владимирович и остановил рукой Михалыча, когда тот попытался продолжить рассказ о своих злоключениях, – не нужно никакой лишней информации. Завтра явишься сюда, спросишь Азизулло – он скажет, что делать дальше. А нам лучше расстаться сразу же".
Дед ощутил ужас.
"Что же это, Володя? – истерически засипел он, цепляясь за одежду соседа, – я первый раз за много лет вижу родное лицо и уже расставаться, да? Я столько хотел тебе сказать".
"Теперь уж на том свете обсудим", – раздвинув губы в холодной улыбке, ответил Владимир Владимирович.
"Ну уж нет, – яростно сжимая в кулаке полу соседского пиджака, зачастил Михалыч, – ответь-ка мне только на один вопрос, а потом иди куда хочешь. Помнишь ли ты, как за год до выборов я призывал тебя подумать о третьем сроке? Этого хотел не я, а большая часть твоих несчастных соотечественников. У тебя, Володя, был уникальный шанс сохранить страну, оставшись у власти. А что сейчас? Ты осиротил всех. Россия разваливается, те, кто стоял у власти, или сидят в тюрьмах, или бегают по всей планете, скрываясь от ареста. Наши счета арестованы, родные влачат нищенское существование. Ты что наделал, мерзавец?!"
Путин, брезгливо поежившись, отвел руку деда. Потом затянулся из кальяна и спокойно, в упор поглядел на него: "Страна бы твоя, Сергей Михалыч, и без меня развалилась. Они не любили порядок и совсем не умели поддерживать его на улицах, в своих крохотных жилищах, в головах. Они сопротивлялись всем попыткам установить для них программу жизни на долгие годы вперед с точными и выверенными параметрами каждого их шага. Они суматошны и крикливы, не уважают ordnung, не умеют правильно и много работать, аккуратно возить маленькие коляски с белокурыми девочками, ровно класть кирпичи. Они влюблены в хаос, без которого не мыслят жизни. Этот безбрежный Левиафан все время пытался навязать мне свою волю. Я вынужден был ограничивать их желание сломать любую систему вещей только потому, что она есть и работает..."
"Но я-то не ломал, – в отчаянии воскликнул Михалыч, – а наоборот всячески содействовал!"
Путин не обратил внимания на возглас деда: "...Чего еще хотели эти люди с их вечным брюзжанием по поводу пенсий, зарплат, ненавистью к богатым, когда я поднял страну с колен, дал ей величие, заработал для нее деньги. А они все равно были недовольны. Этот юродивый народ так и не сумел стать вровень с моим космосом, arschloch, и я оформил с ним развод. Все по закону".
"... А теперь у меня есть моя свобода, лично для меня, которую я искал, – он вдруг сделал паузу, наклонился вплотную к Миронову и, хохотнув, проговорил тому прямо в ухо, – а ванюшки в розовых лаптях до сих пор пляшут у меня в голове".
Миронова пробила дрожь – на дне белесых зрачков своего президента он увидел чьи-то чужие глаза, которые с жалостью глянули на него и тут же скрылись из виду.
"Досадно, конечно, что деньги свои мы не можем тратить по нашему усмотрению, – продолжил Путин уже нормальным голосом, – но есть ведь и иные способы наполнить существование смыслом", – он показал на кальян. "А укрываться от врага, значит вести с ним борьбу. И чем дольше ты на свободе, тем больше поражений терпит твой противник. Чем не жизнь для настоящего мужчины?"
"Прощай, жалкий старик, забудь о том, что меня видел", – Владимир Владимирович ловко поднялся на ноги и направился к выходу.
Стоя на улице, Сергей Миронов лихорадочно жал на кнопки мобильного телефона. "Я нашел его, – закричал он, услышав голос на том конце, – да, да, его самого, лично. Да, здесь. Только быстрей присылайте людей, а то опять улизнет. Вы обещали 10 миллионов за его голову и программу защиты свидетелей. Все покажу на месте. Жду".
Афганское солнце припекало все сильней. Дед закусил ус и размашисто осенил себя крестным знамением.
Андрей Бабицкий
"Друг народа №" 13 (Июль 2007)
nbpinfo@gmail.com
© интернет-газета "Друг народа" 2006-2010
http://drug-naroda.com/print.php?id=1184773062
На ICHKERIA.INFO:
http://ichkeria.info/content/view/2145/9/
Первоисточник на Республика Гондурас:
http://www.gonduras.net/index.php?a=734
